Интервью с Иваном Благово. Альманах ПКТ №1

Член ПКТ с 1961 года

Когда вы пришли в туризм? Под чьим влиянием? Какими видами туризма занимались?

Первая неудачная попытка была предпринята мною в 1953 году. Мы должны были совершить парусный поход на крейсерской яхте «Луга». Но всё ограничилось акваторией Финского залива по выходным. На следующий год в мае месяце я совершил велосипедное путешествие по Карельскому перешейку. Руководил этим путешествием мой брат Никита Благово. За неделю мы побывали и в Приозерске, и в Выборге, и благополучно вернулись в Ленинград. Путешествовать мне понравилось, и в августе я отправился в поход по Западному Кавказу. Так началось моё знакомство с горами. Затем было лыжное путешествие по Карельскому перешейку, выезд на Большие скалы в мае месяце и, снова горы – на этот раз – Сев. Тянь-Шань. В дальнейшем были и пешие, и водные, но в основном – горные летом и лыжные зимой.

Что Вы помните о лагере «Гвандра»?

В создании лагеря «Гвандра» участвовал Игорь Николаевич Остроухов и его коллеги по работе в ИРПА (Институт радиоприёма и акустики). Они вместе с Владимиром Волховером решали эти вопросы. Я боюсь сейчас назвать точно фамилии, но надеюсь, что Остроухов их помнит. Они ездили, выбирали место. Я был начальником учебной части лагеря «Гвандра» в 1967 году.

Встретился я с Володей Волховером и Сергеем Денисовым в январе 1967 года, и они говорят: «Слушай, Иван, поехали в Гвандру!». Поехал я туда вместе с Володей и Сергеем. Мои самые сочные воспоминания связаны с Мусой, который был и внизу, и наверху, кормил нас и мясом, и простоквашей, и сметаной. Самое главное впечатление от времени, проведённого там, с конца июня по середину августа, было приятно понимать, что благодаря мне часть ребят поняла, что спортивный туризм – это всё-таки спорт, надо что-то знать и уметь, и автоматически отделилась группа ребят, которая что-то действительно могла. И многих из них я брал с собой в дальнейшем, например, Воскобойника. Благодаря Гвандре у меня появились многие знакомые, с которыми я впоследствии много раз ходил в походы. Они в среднем были на 10-12 лет моложе меня. А, поскольку это были 60-е годы, я их всех так и назвал «шестидесятниками». Надо было их тянуть, воспитывать, объяснять. Время шло. Многие из них ходили в самостоятельные походы, руководили, и добились звания мастеров спорта. Но в моём представлении она навсегда остались шестидесятниками. Такими ребятишками, подростками как бы по отношению ко мне. И вот прошли годы, прошло 40 лет. И я могу с печалью заметить, что все те «неумехи», мальчишки, девчонки, стали шестидесятниками по возрасту. Всем уже за шестьдесят лет, пенсионеры, и с грустью я наблюдаю, как течёт время. И все эти шестидесятники стали двойными шестидесятниками. И в память о том, что они были шестидесятниками тогда, и сейчас стали ещё более шестидесятниками, я с удовольствием и с благодарностью вспоминаю все эти годы. Потому что думал я тогда, в 1967 году, что зря провожу это время, это пропащее лето, я бы мог куда-нибудь на Памир или Алтай сходить, а я должен несколько смен проторчать в лагере. Но потом я понял, что здесь тоже есть где развернуться, показать ребятам, как надо. В самом начале мы с Сергеем Денисовым договорились, что когда мы ведём на снежные занятия ребят, в цирк, то Сергей вёл основную массу, а я вёл тех, кто считал, что может больше среднего. Если основная масса шла за час, то я бегал за полчаса примерно, или за 35 минут. Конечно, далеко не всем это было по плечу, и я отбирал тех, которые проявились впоследствии. Мне тогда было 32 года, моим подопечным лет по 20, такие молодые ребята, спортсмены. Я шёл, убыстрялся, смотрю, за мной сначала 20. Потом меньше, смотрю – отваливаются, отваливаются. До верха со мной доходило 1-2 человека. Один раз дошло три человека. Но это были лучшие люди, которых я принимал к себе в дальнейшие походы. Я до сих пор с удовольствием вспоминаю этот год и благодарен судьбе, что она меня связала с лагерем «Гвандра». Это одно из самых приятных воспоминаний в моей биографии.

Какие упражнения там предлагали новичкам?

Там были отдельные занятия. На травянистых склонах, на осыпных склонах, на снегу, на льду, на скалах. Каждое занятие проводилось в течение одного дня, и таким образом была занята практически вся рабочая неделя. Можно было отдельно рассказывать, как себя вести на травянистых склонах, с кочками, с камнями или без камней. На осыпях – средних, крупных, живых, устоявшихся. Осыпи бывали мокрые, или покрытые мокрым мхом. Всё это особая специфика. Отрабатывали самозадержание на снегу, и там были условия, чтобы осуществлять это. Вверху круто, внизу спокойно выполаживается. Поэтому можно было заставлять людей падать и вниз головой, и боком, и ногами вперёд, и при этом стараться зарубиться. Это мы отрабатывали в течение дня. Погода в том году стояла хорошая, так что за час пути к лагерю солнышко быстро высушивало всех «мокрецов».

Сколько дней готовились к походу в лагере?

Шесть дней – тренировки, проверка снаряжения, проверка схоженности группы, и так далее. Дальше отправляли в поход. Иногда я сопровождал их через первый перевал. А потом вечером возвращался назад один, через этот же перевал. После похода группа выходила на море, а оттуда уже отправлялись кто куда, многие сразу возвращались в Ленинград.

Проводился ли разбор похода после похода?

Для горного туризма это нетипично. Разбор обычно проводился в зимних походах на Кольском полуострове или в Карелии – когда участники по очереди выполняли роль руководителя, а вечером каждого дня проводился разбор действий этого временного руководителя. В Гвандре разборов похода не проводили – только обучение, подготовка к походу и провожание.

Какие походы Вам запомнились? До каких категорий поднялись?

Поднялся я до высших категорий, которые тогда существовали. В те годы было три категории походов – первая, вторая, третья. Потом их стало пять, а теперь шесть.

Я много где бывал – и в качестве участника, и в качестве руководителя. И на Тянь-Шане я был не раз, и на Памире, на Кавказе, на Урале, на Камчатке, в Архангельской области, на Кольском полуострове, и в Карелии. Была среди этих походов и печально известная экспедиция 1978 года по поиску двух трупов, которой я руководил. Мы должны были найти и привезти в Ленинград тела двух участников восхождения на пик Коммунизма на Памире, оставленных группой Ицковича в 1977 году. Это было моё «Прощай, руководство!» серьёзными мероприятиями.

За годы активных занятий туризмом было много запомнившихся эпизодов. Были несчастные случаи, где мне пришлось участвовать в качестве спасателя. Но это отдельная стезя. Печальная.

Запомнившиеся эпизоды, например, такие. На Кольском полуострове ходили по перевалам Хибин и Ловозёрских тундр. Если в Хибинах горы круглые, если так можно выразиться, то в Ловозёрских тундрах довольно много ущелий. И если идёшь по верху, то можно попасть в тумане на 100-метровый обрыв и погибнуть. Однажды мы оказались на верхней части Ловозёрских тундр, на «Подкове», и тут пурга налетела в течение 20 минут. Оставаться наверху нельзя, сильный ветер, пурга, можно замёрзнуть. Надо спускаться. Провидение спасло, потому что легко можно было выйти на обрывы. Мне пришлось, как руководителю идти впереди и своим командирским голосом приказывать, что ближе чем на пять метров ко мне не подходить, и если я улечу, то хоть остальные останутся живыми. Это был острый момент – идёшь и не знаешь, выйдешь на карниз и отправишься на тот свет, или спокойно спустишься в долину. Такое животрепещущее ощущение. Это хорошо запомнилось.

Другой эпизод – поход V к. сл. на Памире, которым руководил Игорь Николаевич Остроухов. На первом же перевале он, к нашему удивлению и смеху, выдал нам… зарплату за первый перевал.

Или вспоминается переправа в том же походе. Мы вышли к реке не в 6 утра, как планировали, а около 8 утра. Река вспухла на глазах. Нас было 8 человек, мы по четвёркам разбились. Первая четвёрка прошла успешно, в её составе были мы с Остроуховым, а вторая чуть не погибла. Поставили слева одного участника, потому что он был левшой. Слева на него набегал основной вал, а остальные трое его поддерживали. Мы не знали, что у него возникает головокружение при виде текущей воды, и он этого не знал. Когда они вошли по колено в воду, у него закружилась голова, и он лёг на воду. Вслед за ним легли остальные. Слава Богу, внизу, метрах в 10, оказался крупный камень, на котором они задержались. Потом мы организовали более безопасную переправу, высушили вещи – поскольку ярко светило солнце. А потом, поскольку всё было сделано не так, как надо бы, я «объяснял» руководителю, в чём он был неправ в проведении переправы. На память о моём разговоре с Игорем Николаевичем остались пять снимков, которые я могу предоставить. А зрителям можно предложить такую игру: сделай подписи к этим снимкам. Они очень выразительные, и с этим согласны все, кто их видел. Снимки сделал Владимир Захарченко. Он убил на нас целую пленку, а отобрал пять самых выразительных.

Психологическая обстановка в походе лучше или хуже, чем в повседневной жизни?

Не лучше и не хуже. Поход является лакмусовой бумажкой, в какой-то степени. Если группа поставила общую и близкую всем цель, и работа в радость – то получится хорошо. А если выявляется капризная душа уже на маршруте – «вверх таких не берут, о таких не поют». Это некий тест. Если в походах 1-2 категории могут остаться незаметными какие-то недостатки, то в более высоких категориях эти недостатки обязательно проявятся. В горах особенно ярко проявляется психологическая совместимость, умение находить общий язык, толерантность.

Какие соревнования в 60-х-70-х годах проводились в ПКТ? В каких вы участвовали?

Соревнования проводились в основном в парке Монрепо и на Красном Холме под Выборгом. Выезжали и на Малые (147 км) и на Большие Скалы (на оз. Ястребиное). Был я и рядовым судьёй, и главным судьёй. Однажды пришлось в паре с Юрием Николаевичем Федотовым (я – главный судья, он – начальник дистанции) показать, что дистанция вполне проходима, и время оказалось у нас лучшее, хотя большинство участников было на 10-12 лет моложе нас.

Вопрос про слёты ПКТ. Тогда были примерно такие же соревнования, как сейчас?

Конечно, примерно такие же. Верёвки, бревно, и так далее. И в 60, и в 70 годах. Единственное радикальное отличие – в те времена, когда едет электричка на Скалы, в каждом вагоне была 1-2 гитары и группы, которые поют. А теперь не во всякой электричке найдётся такой коллектив. И было множество костров, вокруг которых пели песни. Возможно, сейчас дополнительно организуют развлекательные упражнения – но, в принципе, слёт есть слёт. Это момент отдыха и встреч, в первую очередь.

Расскажите о снаряжении в те годы.

Верёвки покупали, брали напрокат. Кошки, ледорубы брали напрокат или покупали в альплагерях. А вот карабины и крючья (и скальные, и ледовые) старались изготавливать на родных предприятиях из титана. О френдах, камалотах и т.п. вещах не имели никакого представления.

Палатки были смешные по сравнению с нашими днями. Верхом изворотливости считалось достать памирку-серебрянку. А если идёшь высоко в горы, надо было доставать в альпинистском мире двуслойную высотную палатку. Лучшего тогда ничего нельзя было придумать. С брезентовыми палатками я не ходил, они слишком тяжёлые, намокают. С серебрянкой мы ходили, в неё влезает 3-4 человека. Впрочем, однажды мы ночевали впятером, когда участник упустил палатку в трещину. Вечером в сумерках достать палатку из трещины было очень сложно, вместо трёх палаток осталось две. А утром тот же самый участник спустился в трещину со страховкой и палатку подцепил ледорубом. Она весит всего 2,5 килограмма, то есть легче современных палаток такой же вместимости. Но палатка однослойная, поэтому, когда на улице мороз, внутри образуется иней, кристаллики по 1-1,5 сантиметра. Надо очень аккуратно вылезать, иначе на тебя обрушится дождь из этого «снега». Соответственно, когда тепло, на тебя душ из конденсата. Современные палатки двуслойные, там такой проблемы нет. Кроме того, старые палатки были не столь устойчивы к ветрам, как современные. Если палатка плохо поставлена, её рвёт, можно остаться на одном дне от палатки.

В магазине купить было практически ничего нельзя, приходилось доставать, обменивать. Обращались, например, на фабрику ВЦСПС, на углу 3 линии и Среднего проспекта Васильевского острова. Тогда в помещении кирхи располагались мастерские ВЦСПС.

Рюкзаки использовались абалаковские, они шились тоже в мастерских ВЦСПС, иногда они и продавались.

С середины 60-х годов ребята для зимних походов начали шить рюкзаки и палатки из колондрированного капрона. Его отличие от брезента состоит в том, что брезент намокает и становится колом. А колондрированный капрон не намокает – его стряхнул, и он снова сухой. И палатки стали делать полусферические, они лучше противостоят ветрам.

Пытались сделать станковые рюкзаки. Станок варили из титана, алюминия, конструкции же собственно мешка были разные. Сейчас ещё можно кое-где увидеть рюкзак «Ермак». Это типичный пример того, как не надо делать, потому что верхней планкой при падении можно сломать шейные позвонки.

В качестве пенки мы пользовались отходами от производства трактора «Кировец», точнее – из обивки кабины. На помойку где-то на юге Ленинградской области выбрасывали обрезки пенополиэтилена размером примерно А3, толщиной примерно 20 мм. Достаточно для тепла было толщины 6 мм, поэтому мы брали нихромовую нить, накаляли её и резали коврик по толщине на три части. Затем их обшивали тканью и сшивали в единый коврик. Коврик делали короткий – 1-1,2 метра. Под ноги клали рюкзак. Кроме того, я брал подростковый надувной матрас, несмотря на его вес – 1,6 кг.

Сколько примерно весили рюкзаки у парней и у девушек в горных походах разных категорий?

У парней рюкзак был в среднем около 30 кг, порой и больше. Например, в зимнем горном путешествии по Кавказу выходной вес был равен 42 кг. Девушки – до 25 кг. Вообще, в горном походе сложно экономить.

Расскажите про нагревательные приборы тех лет.

Сначала были павлодарские примуса. Они были капризные, и быстро вышли из употребления. Затем появились более надёжные «Шмель» и «Шмель-2», ими мы успешно пользовались многие годы. За ними надо внимательно следить, прочищать. У меня однажды взорвался примус, который я разводил – клапан оттуда вырвало, и пламя рвануло. Произошло это потому, что примус разводили разные люди, не всегда аккуратные. В итоге я для себя принял решение: примус должен быть в одних руках. Больше я это походное чудо никому никогда не доверял. Всегда разводил сам. А если его передоверять дежурному, это кончится бедой. И примуса не будет. Или останетесь голодными, или придётся готовить на одном примусе, а два примуса удобнее, чем один.

Иногда в прежние времена дрова носили на перевал. Вы так делали?

Да, в учебных целях. Я часто выполнял роль инструктора, в том числе зимой, на Кольском полуострове. Одной из тем было умение организовать ночёвку в безлесной зоне, просто как занятие. Под печку заранее напиливают короткие дрова, каждому участнику по 7-8 полешек, с ними взбираемся на перевал, и на перевале, на ветру, в суровых условиях, на лыжах, ставится палатка, снежная стенка, или снежная хижина «иглу».

Но если говорить про вынужденную ночёвку на перевале – руководитель здесь должен быть провидцем. Он должен понимать, например, что если поздно вышли, то группа может не успеть спуститься с перевала, и поэтому нужно сразу идти с дровами. Но вынужденных ночёвок на перевале у меня не было, я всегда успевал дойти до зоны леса.

Какие контакты с ПКТ Вы поддерживаете?

Контакты поддерживаю только с ветеранами. За современным ПКТ следить не успеваю, поскольку, как в детской сказочке, «у меня нагрузки по-немецки и по-русски». Несмотря на мой возраст, у меня других занятий хватает, и всё сразу не успеть. Но ветераны встречаются, обычно на дому у кого-нибудь, и с удовольствием слушают рассказы друг друга.

В чём, по Вашему мнению, состоит роль туризма?

Это один из способов сформировать более или менее настоящего человека. Я подразумеваю под этим довольно широкий круг интересов и способностей. Первое, что должен разбудить туризм в человеке – это любопытство ко всему. В том числе к любым знаниям. Например, у студентов Академии им. Лесгафта, где я сейчас работаю, нет желания узнать что-либо новое. Им просто ничего не интересно. Многие не интересуются даже тем, что относится к их специализации – например, к альпинизму, ориентированию и скалолазанию. Им только бы получить зачёт, а дальше трава не расти. В ЛЭТИ и ЛИТМО, с которыми я тоже поддерживаю связь, есть любознательные студенты. Но в Лесгафта – отсутствие любопытства в своей профессии и за её пределами. Иногда студенты меня спрашивают – зачем нам это надо, зачем лишние знания? Я отвечаю – знания лишними не бывают, наш мозг задействован на 1-2 процента, у лучших умов на 5-7 процентов. А как задействовать остальную память – человечество ещё не понимает.

О чём бы Вы ещё хотели рассказать из того, что я Вас не спросил?

Хотелось бы узнать современный культурный уровень молодёжи, которая приходит в ПКТ. Надеюсь, он выше и шире, нежели у студентов многих высших учебных заведений.

Интервью взял Сергей Иванов